Подлинный голос лилии газизовой. Побеседовал с лилией газизовой

В конце 80-х годов, в самый разгар перестройки и гласности, одной из форм брызжущей активности казанского населения стали всевозможные общественные объединения, среди которых особое места заняли литературные мастерские и семинары. Литмастерские стали способом общения людей, их духовного сосуществования, а литературная тематика явилась лишь формой, тем пунктиром, которым была очерчена жизнь и смысл любой деятельности этих людей. Они шли после мастерской на улицу, в какие-то квартиры и продолжали общаться, пить чай или вино, дружить, любить…

Впрочем, нельзя сказать, что это были просто товарищеские посиделки. Литературный уровень мастерских был достаточно высок, крупнейшими из них руководили признанные мэтры — Николай Беляев, Диас Валеев, Марк Зарецкий. Это был реальный питательный бульон литературы, который взрастил целый ряд поэтов, прозаиков, просто культурных людей.

Одной из ярких фигур того времени в литературной среде Казани была молодая надменная девушка с удивительным завораживающим голосом, которая писала весьма резкие и глубоко личные стихи и очень хорошо их читала. Это была Лилия Газизова, тогда известная всем нам под псевдонимом Лилия Луч. Конечно, большая часть «литературной тусовки» была влюблена в нее. Именно это мешало ее стихам, действительно сильным и интересным, получить настоящую оценку. К любым словам ценителя поэзии в ее адрес все время примешивался какой-то личный привкус. Люди не могли быть равнодушными к самой личности поэта и, в соответствии с внутренним содержанием каждого, либо открыто объяснялись в любви, либо кипели от негодования (если не хватало благородства любить безответно). Серьезные же люди опасались за будущее Лилии.

Говорили, что поэтесса, как яркая комета, быстро проскочит литературный небосклон и потухнет. Некоторые видели в ней только внешнее — красивую позу, яркий псевдоним, чарующую внешность и декламацию, в поэзии же — раннеахматовскую тему любви, обрамленную кольцами, брошами, всевозможными драгоценностями. И все эти люди ошиблись, не разглядев за позой подлинного лица, не услышав настоящего голоса талантливого поэта и сильного человека.

Время расставило все на свои места. Сегодня никто не сомневается в поэтическом даре Лилии Газизовой. Достаточно назвать такие образцы ее творчества, как «Я люблю возвращаться домой», «Умру в Париже», «Поэма беременности». По-новому воспринимаются сегодня и ее ранние стихотворения, из первого сборника «Черный жемчуг» — «Мои бриллианты по небу рассыпал неловкий отец…» (где за внешним антуражем из бриллиантов и колец проступает подлинная трагедия человеческих отношений в семье), «Мимо дома своего…», «Так входили в ночь бесшумно…», «Юность».

Лилия Газизова успела многого достичь. Я с удивлением узнал, что она окончила два института — медицинский и литературный, стала членом союзов писателей Татарстана и России, у нее нормальная крепкая семья, двое детей — мальчик и девочка, три вышедшие книги. Она также известна как переводчик с татарского. Словом, поэтесса, которую мы в глубине души считали «порхающей по жизни, красивой и ненужной бабочкой», оказалась серьезным и трудолюбивым человеком.

Надлежит заметить, что, придерживаясь классических канонов в поэзии и образе жизни, Лилия Газизова при этом остается очень современной. Говорят, что в области одежды она обгоняет моду на несколько лет. Знаменитые ее черные платья, которые так поражали нас в конце 80-х, в 90-х годах вошли в официальную моду. Она не устает экспериментировать в форме подачи своего творчества, постоянно расширяя с помощью нестандартных идей свою аудиторию. Ее книги отличаются изысканной полиграфией, необычной для Казани и даже Москвы, она является автором и постоянной ведущей «осеннего бала поэзии», ежегодно проводимого в музее Горького. В Москве она печатается не где-нибудь, а в элитарной «Газете ПОэзии». Именно там вышла впервые «Поэма беременности» — кажется, первое в России произведение на столь деликатную тему.

На днях вышел компакт-диск стихов Лилии, включивший в себя образцы ее раннего и зрелого творчества. Диск слушается на одном дыхании, благодаря великолепному авторскому чтению и хорошему подбору музыкального оформления.

Хочется пожелать поэтессе новых литературных открытий, интересных тем, талантливых произведений различных жанров, в том числе таких, в которых Лилия себя еще не пробовала, — в большой прозе, драматургии.

Виталий ЛОБОВ.

Фото А.Румянцева.

Лилия Ривкатовна Газизова (6 июня 1972, Казань, РСФСР) - русский поэт, переводчик, эссеист, заслуженный деятель искусств Республики Татарстан, член Союза российских писателей, член Международной федерации журналистов. Ответственный секретарь международного журнала "Интерпоэзия" (Нью-Йорк).

Биография

Родилась в Казани в семье профессора истории. Окончила Казанский медицинский институт и Московский Литературный институт имени Максима Горького (1996). Училась в аспирантуре Института мировой литературы РАН. Шесть лет проработала детским врачом.

В настоящее время является ответственным секретарём международного журнала поэзии "Интерпозия", издающегося в Нью-Йорке, и консультантом по русской литературе и художественному переводу Союза писателей Республики Татарстан.

Творчество

Начала печататься с 1987 года. Первая публикация в центральной прессе была в советско-болгарском журнале «Дружба» в 1990 году. Большую роль в творчестве Газизовой сыграла встреча с Анастасией Ивановной Цветаевой, которая рекомендовала её стихи в журнал «Юность» и написала предисловие к первой книге «Чёрный жемчуг».

Публиковалась в журналах «Новый мир»,«Знамя», «Арион», «Дружба народов», «Октябрь»,«Интерпоэзия», «Юность», «Современная поэзия», «Дети Ра», «Крещатик», «День и ночь», «Сибирские огни», «Зинзивер», «Футурум АРТ», «Поэзия сегодня» (Польша), "Homo legens", "Лиterraтура", в «Литературной газете», альманахах «Истоки», «День поэзии», «Поэзия пяти континентов» (Македония), "Паровоз", "Московский год поэзии" и ряде зарубежных антологий.

Стихи переведены на английский, французский, немецкий, польский, македонский, турецкий, армянский, румынский, словенский, болгарский, латышский, украинский языки.

Переводит татарскую и турецкую поэзию на русский язык.

Участник международных фестивалей в Македонии («Стружские вечера поэзии», 2013), Польше («Фестиваль славянской поэзии», 2012, 2013), Турции («Фестиваль тюркской поэзии», 2010), Румынии («Врата поэзии», 2012), Армении («Форум писателей и переводчиков стран СНГ, 2012»), Украине ("Международный Волошинский фестиваль ", 2011, 2012, 2013) и др.

Член редакционного совета журнала «Зарубежные записки».

Оценка творчества

«Стихи Лилии Газизовой настолько не похожи на стихи других поэтесс, настолько оригинальны, что даже и найти им название было нелёгким делом. Они одновременно тянутся и к старине, к истории своего народа, и вместе с тем являются новаторством… А молодость поэтессы предсказывает ей большое будущее, ибо с первой страницы её голос приковывает и чарует. Пожелаем же ей целой череды сборников и порадуемся их богатству». Анастасия Цветаева, 1992 г. (Из предисловия к первой книге «Чёрный жемчуг»).

«Я принимаю новую форму стихов, в которой пишет Лилия Газизова. Будь стихи её написаны в классической манере, они бы проиграли и не смогли произвести того убедительного впечатления, которое оказывают на читателя…» Туфан Миннуллин, 2011 г.

«Это спокойная, пластическая поэзия. В своей тишине они звучат громче любого навязчивого грохота. Они восстанавливают читателя в его границах и примиряют с подлинной действительностью». Юрий Норштейн, 2013 г.

«Чем меня заинтересовала живущая в Казани поэтесса Лилия Газизова? Прежде всего - редкой сейчас в потоке модной остранённости и метафорической затуманенности - искренностью поэтического высказывания и - неожиданным жестом, за которым не только темперамент, но и как будто на твоих глазах случившееся переживание». Олег Хлебников, 2013 г.

«Верлибры Лилии Газизовой - нежные и тонкие - привлекают психологизмом, сдержанной эмоциональностью и кажущейся простотой, за которой - мастерство и большой труд. Им свойственен ненавязчивый восточный орнаментализм. Но главное - в них видна глубока и притягательная личность автора, которой есть что явить миру». Андрей Грицман, 2016 г.

Литературная деятельность

Автор идеи и организатор Международного поэтического фестиваля им. Н. Лобачевского (проводится ежегодно в Казани с 2011 года). Это единственный в мире литературный фестиваль, который носит имя математика. Его важной составляющей является научная конференция «Влияние неевклидовой геометрии на художественное сознание».

Казанская поэтесса Лилия Газизова вернулась из Парижа, где по приглашению главы Франко-русского литературного комитета Ирины Рекшан участвовала в работе Салона русской книги «Русская литература: второе издание». В столице Франции Газизова презентовала свою книгу «Люди февраля», побывала на приеме в резиденции российского посла и даже оказала медицинскую помощь поклоннице Бориса Гребенщикова.

Об этом она рассказала в интервью «Вечерней Казани».

- Лилия, кто еще представлял в этот раз в Париже русскую литературу?

Российская делегация была небольшой, но представительной: Андрей Битов, Виктор Ерофеев, Валерий Попов, Александр Снегирев, Герман Садулаев, Гузель Яхина... Все, кроме меня, прозаики. Мы участвовали в презентациях своих книг, встречались с читателями, издателями. Цель парижского салона - популяризация современной русской литературы, интерес к которой во Франции неуклонно возрастает. Об этом свидетельствует и увеличивающееся число переводов, и повышенное внимание молодых издательств к русским текстам.

- Как и где проходила презентация вашей книги «Люди февраля»?

Все происходило в знаковом месте - в мэрии 16-го округа Парижа. Шестнадцатый округ - очень респектабельный район, там находятся посольства более 90 стран мира и многие достопримечательности: Триумфальная арка, Дом-музей Бальзака, футбольный стадион «Парк де Пренс», Национальный музей восточных искусств... Для презентации книги мне отвели целый час. Выделили замечательного переводчика - Флориана Вутева. Он заранее перевел несколько моих стихотворений. Кстати сказать, недавно он перевел на французский язык «Евгения Онегина» Пушкина, эта работа заняла у него почти четыре года...

- На встречи с писателями из России приходили, наверное, в основном эмигрировавшие во Францию наши бывшие соотечественники?

Публика была очень разной. Приходили и французы, и наши бывшие соотечественники. Ко мне подошла девушка, которая, как выяснилось, уже давно живет в Париже, а родилась в Нижнекамске: она увидела на афише мою татарскую фамилию и ей захотелось со мной познакомиться... Салон работал три дня, а на четвертый всех нас пригласили на прием в резиденцию посла России во Франции Александра Орлова. Был замечательный день: 10 градусов тепла, яркое солнце, синее небо...

- Я читала, что в рамках салона в Париже дал концерт Борис Гребенщиков. А книгу он свою не представлял?

Нет, был только концерт. Изначально встреча с Гребенщиковым была обозначена в программе как вечер вопросов и ответов. Но Борис Борисович вышел к публике с гитарой и сказал: «Наверняка вы ждете от меня песен?» Все закричали: «Да! Конечно! Ура!» И начался концерт. Никогда не забуду его... В какой-то момент концерт прервался криками: «Врача! Врача! Есть здесь врач?» Я, как вы помните, детский врач в далеком прошлом. Сразу побежала на крик. И оказала помощь девушке, у которой случился эпилептический припадок. Все закончилось благополучно. Девушка оказалась русской, она уже семь лет живет в Париже. Буквально вчера она нашла меня на фейсбуке...

- Лилия, а ваши книги продаются в Париже?

Они продавались в дни проведения салона. Пару экземпляров даже купили. Книгу «Люди февраля» можно было приобрести за 10 евро - это минимальная парижская цена. В России она стоит 3 евро.

- Вы впервые были в Париже?

Нет, что вы. Это уже мой четвертый визит в Париж. И на этот раз я была с прекрасным Парижем на «ты»: чувствовала себя свободной и защищенной, ходила по музеям... Заметила, что зимой парижане и парижанки шубам и пуховикам предпочитают драповые пальто. И все слегка небрежно повязывают вокруг шеи шарфы.

- Чем занимаетесь, вернувшись из Парижа?

Подготовкой к Пятому международному литературному фестивалю имени Велимира Хлебникова «Ладомир», который пройдет в Казани в конце апреля. Приедут поэты из Москвы, Красноярска, Эстонии. Также приглашены известный литературный критик и поэт Марина Гарбер из Люксембурга, поэт и редактор международного журнала «Интерпоэзия» Андрей Грицман из Нью-Йорка... Понимаете, чем больше езжу по миру я, тем активнее расширяется география участников моих казанских фестивалей. Получается, что сначала люди знакомятся со мной, а потом - с моим городом...

Фото предоставлены Лилией ГАЗИЗОВОЙ.

Размирья и лады Лилии Газизовой

Лирика Лилии Газизовой давно обрела лица необщее выражение, со своими штрихами и особенностями, придающими ей на весьма широком поле отечественной поэзии индивидуальность и своеобразие. Ключевой чертой поэтики Газизовой является её парадоксальность, бросающаяся в глаза при первом же знакомстве со стихами поэтессы.
Даже одной из своих книг Газизова даёт оксюморонное по своему характеру название – «В ладу с размирьем», вполне осознавая, как и подобает зрелому художнику, внутреннюю противоречивость своих произведений. Пользуясь новообразованием поэтессы, я вслед за ней буду обозначать её «парадоксы» размирьями. А обнаружить их нетрудно на разных уровнях стиха.
С полным правом можно вести речь о размирье языка Газизовой. Стихи поэта изобилуют антитезами и оксюморонами: «беспокойный покой»; «Полдень чувства омрачает // Ярким и жестоким светом»; «Для радости и ропота // Достаточно и шёпота» и др. Порой они составляют целые строфы, выстраиваясь в амбивалентные и противоречивые по сути высказывания: «Не надо полных залов, // Безликой тишины. // Побед или провалов, // Негаданной вины». Сплошные несочетаемости, с точки зрения обыденного, а стало быть – «нормального», языкового сознания, но в них-то вся поэзия: «Беспросветный из разряда // Серых с грустью вечеров. // За окном отрывок сада // Из нерадостных стихов».
Следует говорить и о размирье формы стихов поэта. Газизова для выражения поэтической мысли, чувства умело пользуется различными версификационными приёмами и средствами. Любопытный пример «рифменной» организации стиха даёт стихотворение «Тоскую о зиме». Состоит оно из трёх четверостиший, первое из которых крепко держится на сваях точных рифм: зиме – ресницах – колесницах – тьме. Далее одна пара рифм сменяется ассонансной, держащейся лишь на одном гласном звуке: зиме-песнопенье-смятенье-душе. В последней же строфе ассонансная рифма полностью вытесняет точную: зиме-небе-слепо-полусне. Так реализуется, в соответствии с содержанием стихотворения, его основная мысль: разлад яви-неяви, мечты и действительности, в финале достигающий предела, упирающий человека в стену, несмотря на его тоску о безгранично-безумных пространствах зимы.
Размирье формы стихов Газизовой разыграно и на уровне ритмическом. Рваный, напористый ритм характерен для многих из них: «Я и она – красивы и страшны // В ранимой гордости. Глаза – костры. // Нам снятся одинаковые сны. // Мы – две сестры».
Это – из ранней лирики Газизовой. Не удивительно, что эти и подобные им стихи так нравились Анастасии Ивановне Цветаевой. Своим ритмом, ненормированными тире, «сквозными» повторами ключевых слов, сопряжением «несопрягаемых» понятий они напоминали стихи её сестры Марины Цветаевой. Кажется, проще всего было бы приписать Газизовой слепое следование традициям великого предшественника. Конечно, без цветаевского влияния не обошлось, но, думаю, парадоксальность свойственна ей изначально. Процитированные строки взяты мной из стихотворения «Детское». Стало быть, в детстве нужно искать исток противоречивости поэтессы. Потому она и столь органична в её стихах, что подтверждается характером мировосприятия, мироощущения автора.
Земное, бытовое, обыденное в стихах Газизовой оказывается в центре поэтического. В сопряжении высокой мысли и житейской данности держится пафос многих стихотворений поэта. Несоответствие обыденности мирочувствованию художника, его творческой натуре выливается в стремление, в порыв за грань – и не важно, что за ней: мечта или прошлое, что порой одно и тоже. Именно в этом ключе в стихах Газизовой следует рассматривать «сквозные» мотивы детства, «княжны», минувшего.
Желанием выйти за пределы замыкающей реальности объясняются и стихи, воплощающие размирье мечты и действительности («Какое приятное занятие…», «Писать о любви безоглядной…», «Телефонный звонок. Телефонное счастье…»). Поэтические итоги его не всегда оптимистичные: «Как я хотела и мечтала – // Так не бывает». Это толкает поэта к выходу за границы реального времени. Художественное же время стихов Лилии Газизовой течёт в межвременье настоящего и прошлого, на сопряжении которых очень часто вырастает поэтическая мысль автора («Моя мама проверяла…» и др.). Размирье времени реализуется порой в размирье-неправильности языка, как, например, в стихотворении «Люблю ошибки в словах дочери...».
Наконец, своего апогея размирье достигает на уровне быта и бытия. В стихотворении «Быт», представляющем собой гимн быту, прозе жизни, примиряются самый «низ» и самый «верх» человеческого существования: быт и бытие. У Газизовой быт переплавляется в высокую поэзию и тем самым становится сопричастным бытию. Эти однокоренные, а для поэта – ещё и однокорневые, понятия практически уравниваются в последней строфе стихотворения «Быт» посредством глубокой и – в контексте произведения – тавтологической рифмы: «Восхожу я к тебе, словно к Богу, // Мой любимый и преданный быт. // Я иду за тобой. Ты – дорога. // И решаю, что следует – быть!».
Такова гармония бытия в поэзии Газизовой. Она поддержана строгой архитектоникой, отличающей её стихи. Для них характерны анафоры («Я люблю своих чудовищ…»), «сквозные» повторы и рефрены («Я люблю возвращаться домой…», «Люблю деревья – не цветы…»), синтаксические параллелизмы и композиционные кольца («На рассвете…»), антитетичная структура («Честолюбие», «Я – татарская княжна…»). Эти и другие приёмы заставляют мысль играть разными смысловыми гранями и оттенками, придавая ей пестроту и глубину.
Сбитость-слаженность стихов Газизовой, конечно же, лучшее свидетельство мастерства поэта. Без учёта их строения, бывает, нельзя проникнуть в глубину смысла произведения, как в случае со стихотворением «Манкость есть в ваших стихах…». Его «зеркальная» композиция как нельзя лучше выражает «вечную» мысль о жизни и смерти и со времён Пушкина волнующую поэтов мысль о творчестве. Здесь и везде в стихах Газизовой их строгая организация помогает автору избывать посредством поэзии алогичность, парадоксальность, противоречия жизни, находить в ней столь желаемую и искомую гармонию, лад.
Стихотворение «Манкость есть в ваших стихах…» относится к числу излюбленных Газизовой верлибров. Как известно, в верлибрах совсем не обязательны ни рифма, ни чётко выраженный ритм, то есть те свойства, которыми, как правило, обладают стихотворные произведения. В силу этого верлибр – весьма «скользкий» жанр, так как не требует от поэта следования строгим законам формы и, в конечном счёте, может свести его к обыкновенной прозе – ведь достаточно её лишь нужным образом графически оформить. Но ведь и не каждое рифмованное, и «ритмизованное» стихотворение есть поэзия. Думаю, что вопрос о верлибре касается коренного вопроса о сущности поэзии, и здесь нужно руководствоваться доводами не рассудка, а сердца – оно должно подсказать, какое произведение отнести к сфере поэтической, а какое всего лишь бледный отзвук действительности, даже если очень пафосно-напыщенно явленный. Верлибры Газизовой позволяют говорить о том, что в них поэту, пусть порой и на самом краю, удаётся парить в высотах человеческого духа.
В стихотворении «Бабушка шепнула мне…», где разыгрывается очень важный в поэтической системе автора мотив «княжны», сопрягаются категории «временного, преходящего» («я была комсомолкой», «Теперь… нет комсомола») и «вечного» («род у нас княжеский»). Причём «преходящее» в ценностной системе координат оказывается никчёмным, а факт отнесённости к княжескому роду занимает в ней ключевое место. Вышептанные (в силу известных идеологических рамок) бабушкой слова, о том, что её внучка – княжна, поначалу ею, комсомолкой, высмеиваются. Но время всё расставляет на свои места: умирает бабушка, не стало комсомола. Всего лишь в одном стихе – «Теперь нет бабушки и нет комсомола» – мгновенной вспышкой озаряется эпоха крушения целой идеологической системы и личная трагедия человека, во времена всевозможных утрат всего и вся потерявшего ещё и самую близкую, родную душу. От этого сопряжения и эпохальные события окрашиваются кровью сердца, и частному событию придаётся эпохальное значение. Отсюда, казалось, незначительный по своему содержанию стих «А я стала княжной», вроде бы касающийся лишь сферы частных интересов, обретает высоко-поэтическое по своей трагичности звучание.
Не благодарное занятие что-либо переводить с языка поэтического на прозаический, но для того чтобы быть понятным и неголословным, приведу своё понимание финала стихотворения, а значит и его в целом. На самом деле, до последнего стиха всё достаточно буднично, житейски: некогда бабушка шепнула, что внучка – княжна, так как вышла она из рода княжеского. Но что ей до этого, ведь она – комсомолка. Шло время. Бабушка умерла, не стало комсомола. Вся эта история и рассказана-то во вполне прозаической форме, выдержана в обыденно-разговорной интонации. Но в предпоследнем стихе о «нет бабушки и нет комсомола» происходит тот самый «щелчок», который придаёт всему происходящему трагедийное звучание. Как – об этом я уже сказал чуть выше. Сейчас важно другое: поэт, вместе со всеми утратами, созрел до своего высокого звания. Потеря родного человека, страны, в которой поэт родился и вырос, дала ему осознание своего места в мире, открыла глаза на логику и смысл вечно движущегося времени. Стих «А я стала княжной» нужно, конечно же, понимать не в том смысле, что человеку удалось вернуть себе дворянский титул, определённый социальный статус. «Я стала княжной» – значит, я достигла таких высот человеческого духа, что мне открылась некая тайна о моей жизни и жизни вообще. В таком понимании слово княжна обретает фразеологическое значение аристократа духа. Стало быть, и мотив «княжны» у Газизовой связан с раскрытием остро волнующих поэта проблем души, времени, смысла человеческой жизни.
Верлибр «Бабушка шепнула мне…» – одно из тех произведений, которые наглядно демонстрируют, как самые что ни на есть будничные темы, становящиеся в большинстве случаев предметом бытовых разговоров – пусть и очень задушевных, в кругу самых близких людей, переплавляются в стихи необыкновенно высокого поэтического звучания. И в этом смысле данный верлибр есть лишнее доказательство состоятельности жанра.
Говоря о верлибрах Газизовой, нужно подчеркнуть, что все её произведения, написанные в русле этого жанра, имеют одну очень важную черту, их объединяющую: в основе их лежат события из жизни самого поэта. На фоне «общей» жизни они, на первый взгляд, могут казаться незначительными, но у Газизовой обретают судьбинное значение, потому и вплетаются ею в общий поэтический узор.

Моя мама проверяла
Столовые и рестораны.
Папа писал статьи и лекции
По истории КПСС.
У них были разногласия.

Я пряталась в своей комнате,
Ела лимоны и сервелат,
Перечитывала «Анну Каренину»,
Не любила старичка с железом и
Тосковала по любви…

Если бы стихотворение этим закончилось, Газизовой не удалось бы разрешить коллизию, положенную в его основу. Хотя внимательному и думающему читателю уже могло бы показаться странным и то, почему в предпоследнем из процитированных стихов в конце оказался союз и, в то время как он по правилам структуры и смысла фразы должен начинать последний стих: «И тосковала по любви». Кому-то покажется это незначительным, но в пространстве стиха, где, как известно, «словам тесно, а мыслям просторно», нет ничего незначительного – даже точки, даже запятой. Чтобы уж закончить с этим И, приведу для любознательных свою интерпретацию. Во всех стихах, кроме последнего, речь идёт вроде о незначительных вещах. Всё – и работа мамы, и занятия отцы, и увлечения дочери – проза жизни, порой засасывающая своей однообразностью в житейское болото. Если бы И оказался в начале первого стиха, то он бы носил присущее ему в подобном контексте присоединительное значение. Тогда и тоска по любви оказалась бы приметой всё того же болота. Но как же так можно с тоской и любовью!
Приведённая мной интерпретация ничуть не «отдаёт» «интертрепацией», поскольку поддерживается дальнейшим течением верлибра:

…Мне тридцать лет.
Люблю мужа.
Воспитываю детей.
Ем лимоны
И пишу стихи.

Мотив «любви» из предыдущего стиха, как видим, имеет свою реализацию в последующих пяти, в которых сконцентрированы самые дорогие ценности поэтессы: семья и творчество. В их контексте даже лимон – предмет «презренной прозы» – неожиданно получает «высокий» смысл, поскольку как-то связан с написанием стихов (посвящённые-то знают, как!). Таким образом, стих «Тосковала по любви» тематически связан более тесной связью не с предыдущими, а с последующими, хотя, конечно же, по сюжету жизни относится не к ним, потому и отделён от них многоточием.
Казалось бы, с любовью всё ясно, и стихотворение в этом смысле могло бы и завершиться. Но чуда поэзии в таком случае никак не свершилось бы. Стихотворение получает неожиданное продолжение:

Мама проверяет столовые,
Папа пишет статьи и лекции
По политологии.
У них со мной разногласия.

Кажется, мы имеем дело с традиционным, многожды использованным поэтами с самыми различными целями композиционным кольцом. Но, замечу, при всём «кольце» в последних стихах происходят определённые, возможно, незначительные, хотя житейски – и очень значительные, изменения: мама уже не проверяет рестораны (наверное, тому есть свои резоны); папа пишет не об истории КПСС, а о политологии (тоже немаловажный факт для специалиста!*). Одно осталось неизменным: остались разногласия между самыми близкими – вечная проблема «отцов и детей». Осталась та тоска, что ныла в самом начале: тогда – по любви женской, теперь – по любви человеческой, равной пониманию. Тоска оказалась неизбывной. С этой точки зрения, стихотворение Газизовой, помимо того что по-своему продолжает линию размышлений о «вечной» теме «отцов и детей», вырастает в философские раздумья об общечеловеческих идеалах. Так или иначе, человек достигает своих целей, обретает свои ценности, но конечной «остановки» в этом процессе нет. Любое обретение вызывает тоску по другим ценностям, ещё не обретённым. Путь человека к своему «раю», таким образом, оказывается бесконечным и, видимо, безуспешным…
Завершить свои размышления о верлибрах Газизовой хочу ещё одним прекрасным стихотворением поэта:

Я думаю о том, какие мысли
В голове у очень толстого ребёнка.
И часто ли ему бывает грустно…

Я думаю, что толстого ребёнка
Намного чаще обижают,
Чем худого.

Ещё я думаю о том,
Что в каждом из нас
Плачет толстый ребёнок.

Не хочу в данном случае расщеплять своим сейчас не уместным анализом живое и трепетное тело стиха. Замечу лишь, что и здесь мысли, которые многим из нас и в голову-то не придут, не то чтобы придать им какое-либо маломальское значение, становятся предметом высокой поэзии. Как и любое искусство, оно есть сострадание, которое на языке искусствоведов получает название катарсиса. А сострадание – это страдание, гармонизирующее нашу душу, примиряющее с миром, сглаживающее противоречия. А их, этих «размирий», в стихах Газизовой более чем достаточно, что обнажает ранимость души поэтессы, её готовность откликнуться на боли человека и времени. Её верлибры, несмотря на всю их рифмо-ритменную неурегулированность, в некотором смысле «хаотичность», – свидетельство усиленных поисков «лада», гармонии жизни, «мира» в окружающем поэта «размирье». И в соответствии с ладом своей души Газизова неутомимо расставляет лады-идеалы жизни и творчества.